Тестируем iPad первыми – Полная картина – Сноб

Великая радость была у меня вчера, когда удалось сесть за стол с мамой и поговорить о том, как москвичи в 70-е годы проживали свой третий десяток. Зовут мой источник информации Любовь Валентиновна: родилась она в родильном доме им. Клары Цеткин в Шелапутинском переулке, а первые пять лет своей жизни провела рядом с театром на Таганке на ул. Чкалова (сейчас Земляной Вал). В феврале 60-ого ее ждал переезд на 3-тью Улицу Строителей (ул. Марии Ульяновой). Для меня мама – москвичка до мозга костей, — поэтому кому, если не ей, задавать эти вопросы.

В процессе разговора я понял, что принципиальной разницы между досугом  москвичей, столь далеких, на первый взгляд, друг от друга поколений, нет! Ну, разве что понятие «ночная Москва», как мне показалось, тогда отсутствовало. «Прогуляться можно было, но в 11 вечера все закрывалось!», — отрезала мама. Современные москвичи вечерами заполняют собой пространства бесчисленных кофеен, а тогда были модны кафе-мороженые. Ассортимент там был большой, о вкусе до сих пор вспоминают с ностальгией, потому что такого вкусного мороженого в Москве сейчас не найти. Среди недостатков можно отметить лишь очереди на входе. С другой стороны, попробуйте в наше время в пятницу вечером найти столик в каком-нибудь сетевом суши-баре! Привлекали взрослых посетителей не только изобилием десертов, но и возможностью пропустить в непринужденной обстановке бокальчик-другой шампанского. Любимыми мама называет кафе «Бирюса» на Новом Арбате, «Паланга» на Ленинском и «Морозко» на Добрынинской (недалеко от Даниловского рынка).

Знаковые события, например, сдача экзамена, отмечались в местах рангом повыше. Ресторан и бар в кинотеатре «Октябрь» подходили как нельзя лучше. Поднимая бокалы с популярным тогда коктейлем «Шампань-Коблер» (шампанское, коньяк и черешневый компот), мама с подругами пили не за труд, мир, май, как может быть думают ваши юные читатели, а все за ту же любовь, лето, море и частые встречи с друзьями. Замечательный торт на день рождения близкому человеку покупали в кулинарии ресторана «Прага» на Старом Арбате, а вкуснейшим «Птичьим Молоком» можно было разжиться в гостинице «Минск».

Со спортом люди в то время дружили (замечу, что в наше время он, наконец-то, тоже стал выдвигаться на передний план). Походы в бассейн «Москва» (на фото ниже) и катки в Лужниках и ЦПКиО им. Горького были неотъемлемой частью жизни москвича. А вот со столь популярными сейчас велосипедами, дела обстояли куда хуже. И дело тут ни в «тренде» и «моде», просто в то время было много коммунальных квартир, хранить у себя велосипеды было довольно проблематично.

В хорошую погоду, среднестатистический житель юго-запада Москвы, предпочитал ЦПКиО им. Горького, с его аккуратно выстриженными «под шар» липами и шпалерами, окруженными розами. А купаться мама ездила на Воронцовские пруды, там же, в местном колхозе, частенько закупалась яблоками. Шашлыки в то время не являлись неотъемлемым атрибутом отдыха на открытом воздухе. Предпочитали больше бадминтон и настольный теннис.

Когда спросил маму про отношение к иностранцам и людям из других городов, был очень удивлен, что люди жили намного дружнее. Мама сказала, что ее подружка школьная была немка Илона. И вообще иностранцев было много (африканцы, страны Варшавского договора). Тема «москвичей и немосквичей» в разговорах тоже не поднималась.

Болтали мы еще долго: и про иностранное кино, и про шоппинг по-советски, и про то, как ее подруга грозилась уехать на БАМ после очередной ссоры с родителями, про прачечные и про многое другое, о чем я побоялся писать в своем и без того «первом публицистическом блине» (и очень зря! — прим.ред.). На данном этапе для меня было важно доказать себе, что черно-белыми в 70-ые были только фотографии. И, если бы, гипотетически, я проснулся в то время в Москве, кроме отсутствияwi—fi, меня вряд ли что-нибудь заставило ощутить дискомфорт.

Текст —  Артем Смольянинов. Фото — oldmos.ru

Москва встретила меня дождём. Но это был не тот дождь, когда девушка говорит «нет». Это, скорее, была утренняя встреча с любимой, когда она выходит к тебе без макияжа. В кармане гуляли пятьсот рублей плюс пятьдесят, выданные на первое время родителями. Не было никаких незавершённых дел, долгов, обязательств. Жизнь обнулилась и начала новый круг. Правда, нужно было ещё поступить, но разве это могло омрачить моё настроение при конкурсе всего три человека на место

?

  До экзаменов оставалась неделя. Мне, как иногороднему, полагалось общежитие. Но мама настояла, что жить мы должны у родственников. Да-да, именно мы — мама, хорошо зная своего сына, не отпустила меня одного

.
—

А что? Пусть позанимается, всё-таки экзамены — не хухры-мухры. Или он хочет в армию

?

  И абсолютно правильно сделала! Ибо единственный шанс провалить экзамены находился именно в общаге, где начался и тут же закончился московский период жизни у многих таких, как я

.

  Остановились мы на Таганке, у папиной сестры Марины. Днём я делал вид, что учусь. А на самом деле читал — библиотека у них была огромная. Вечером гулял в центре, пару раз ездили проведать родственников. Ночью опять читал

.

  Время экзаменов подошло незаметно. В том году проводился эксперимент — выпускников техникумов с красным дипломом и окончивших школу с золотой медалью зачисляли в некоторые институты, в том числе МИИТ, без экзаменов. А таких, как я, со средним баллом диплома не ниже 4,5 (так называемых десятипроцентников), принимали по результатам двух экзаменов, если сумма баллов была не меньше определённой. На факультете «Электрификация и энергохозяйство железных дорог», о поступлении на который я мечтал с детства, эта сумма равнялась 12,5 баллам, включая диплом. То есть если на первом экзамене я получал пять, то на втором для поступления мне достаточно было получить тройку. 1979-й был первым годом такого эксперимента. И, как потом выяснилось, последним

.

  Со всеми этими выкладками в голове я пошёл на письменную математику. Пять заданий, два с половиной часа времени. Задания смешные — как сказал бы мой репетитор Айзенштат, для эмбицила средних способностей. За час я всё решил, проверил и оформил. Права на ошибку не было, но и совершить её было негде. Пару звонков — первый маме, второй репетитору (был такой обычай) — и гулять

!

  Следующий день показал, что я не зря платил за уроки кровью и потом выигранные деньги. Когда вывесили оценки, мама, расталкивая других мамаш локтями, прорвалась к спискам и через минуту я услышал знакомый крик

:
—

Пять! Гарик, у нас пять

!

  Конечно же, пять. Конечно же, у нас. Мама, я даже согласен, что пять у тебя. Небрежно достав сигарету из пачки твёрдой «Явы», я закурил при маме. Первый раз в жизни. Наполеон готов делиться своей славой с генералами. Говно вопрос, мама

.
—

Гарюня! Ты что, куришь

?
—

Мама! А ты что, не знаешь

?

  Курил я уже года три. Среди игровых не курить было невозможно. Не поймут-с. Да и работа у них (нас?) нервная, а сигаретка успокаивает

…
—

Ты лучше скажи, понимаешь ли ты, что мне на следующем экзамене достаточно тройки

?
—

Понимаю, и что? Ты же так хорошо знаешь математику, ты же не принесёшь маме тройку

?
—

Мама. Я не о том. Физику уже не надо сдавать точно. Если три и выше — я поступил, если двойка — нет. Так что можешь брать обратный билет на поезд в день экзамена и в любом случае ехать домой

.
—

Как двойка? Тьфу на тебя, дурак. А ты что будешь делать

?
—

Дождусь официальных результатов — и тоже домой

.
—

Я с тобой. Я пока своими глазами не увижу списки — никуда не уеду. Можно подумать, у меня десять сыновей

.
—

Хорошо. Но сначала нужно получить эту тройку

.
—

Тьфу на тебя ещё раз

!

Два дня пролетели незаметно. И вот настал решающий момент — устный экзамен. Среди абитуриентов ходил такой слух, что лучше идти сдавать в числе последних. Мол, экзаменаторы устают зверствовать и всё такое… Мне на это было плевать. Пошёл с первой группой. Тем более что начало в два часа дня. В этот раз четыре задачи и два часа времени на подготовку. Принимающему экзамен аспиранту кафедры «Прикладная математика» явно было скучно. Начало августа, а он сидит с этими дебилами. Придумал развлечение — первому, кто пойдёт отвечать, плюс один балл. То есть мне достаточно ничего не решить, получить двойку плюс призовой балл — и я принят? Но ставки высоки, решил не умничать. Тридцать пять минут — и я готов, поднимаю руку. Ой, что это — я не первый? Ещё один такой же умник протянул руку на мгновение раньше меня. И это мгновение зафиксировал голосом, сказав: «Я готов». Делать нечего — жду

.

 Десять минут — и меня приглашают на эшафот. Ещё три — и мне выдают вердикт. В основной задаче я допустил ошибку и решил не то, что спрашивалось. Если за пять минут найду её и исправлю — мне засчитают то, что я решил, за дополнительный вопрос и поставят пять. Если не хочу искать — четыре и «пшёл вон, всё равно поступил». Так и сказал, дословно

.

Вот это человеческий подход! С ошибкой ставят четыре! Но кто он такой, чтобы меня вон? Царём себя возомнил? Хорошо, я готов искать ошибку

.
—

Если не найдёшь, будут дополнительные вопросы

.

  На Отрадном учили бить сразу в самое больное место

.
—

Будут так будут. Я никуда не опаздываю

.

Ошибку я нашёл сразу. Она была механической и вместо биквадратного уравнения четвёртой степени, которое проходят классе в восьмом, завела меня в дебри полного уравнения четвёртой степени, которое проходят только студенты математических факультетов курсе на третьем, да мы на уроках у Айзенштата. Как только я показал ошибку, меня обозвали «умником» и сказали

:
—

Пять. Пошёл вон

.

  Вот это другое дело. Это «пошёл вон» сродни победе. Моей победе

.

  И я полетел к маме. Перед выходом остановился, привёл дыхание в порядок и уже степенным шагом вышел на улицу. Сотни мам вперили в меня взгляд

.
—

Ну? Как там наши? Валят

?
—

Всё хорошо, задания лёгкие. Не волнуйтесь

.

  Как же им не волноваться? И так двух из трёх не примут, а моё самодовольное выражение лица вероятность поступления их детей явно уменьшало

.

  Медленно иду к маме. Издалека кивнул, что всё в порядке, и иду. Курю. Все смотрят — а кто же его встречает? Опознали. Минуту купаемся в лучах человеческой ненависти. Сошлись

.
—

Да

?
—

Не да, мама, а пять. У тебя не сын, а отличник

.

  Слёзы радости. Причитания. Не забыть самое важное. Позвонить папе. Съездить за билетами. Да, сына, я тебя поздравляю. Позвонить на работу похвастаться — срочно. Вечером поезд. Ещё многое нужно купить — ей же надавали заказы

.
—

Мам, идём в ресторан — я угощаю

.
—

Никаких ресторанов. Очень много дел. С ума сошёл — покушаем у Марины. Почему я должна обо всём думать

?

Всё. У мамы поменялся статус. Теперь она мать московского студента, так просто к ней не подъедешь. Ладно, слушаюсь и повинуюсь

.

На следующий день мы были в Киеве. Месяц купания в лучах теперь уже славы, двор, друзья, заехал в техникум, где практически никто не верил в возможность моего поступления. Даже к маме на работу, где проводить меня в столицу собрался почти весь завод. Поздравления, напутствия. Заехал в военкомат сняться с учёта, не поленился, нашёл своего майора. Он поскрипел зубами, услышал от меня

:
—

Что, товарищ майор, глисты

?

Ответил словами, которых я здесь стараюсь избегать, и скрылся в дымке призывников… Несколько прощальных обедов с родственниками, советы, телефоны родни в Москве

.

  Только в Гидропарке к моему поступлению отнеслись спокойно

.
—

А шо? Там тоже есть игра. Дадим тебе пару нычек, не пропадёшь

.
—

Спасибо, ребята. Не пропаду

  Так пролетел август. И снова в Москву, теперь надолго

.

Опять поезд № 2, проглотив меня, за ночь переварил и выплюнул утром измятого на перрон Киевского вокзала. Осмотрев окрестности как свои владения, я царственно поднял руку под углом сорок пять градусов и негромко, но уверенно произнёс, ни на кого не глядя:

— Носильщик.

И был услышан. Сразу два татарина (других не держим-с, монополия тута!) подскочили ко мне. Лёгкая перепалка на их родном языке — и две коробки и сумка уже несутся к стоянке такси.
Как-то не солидно. Ритуал, которым подзывают носильщика, я позаимствовал в прошлый приезд у солидного мэна. у него же я подсмотрел, что бежать за тележкой — дурной тон. Но если торопиться медленно, то носильщик успеет сделать только одну ходку с поезда вместо двух обычных. А бизнес, как нас учила КПСС, страдать не должен.

— Уважаемый, мы не опаздываем. Плачу трёшку.

Он не ошибся. Они вообще никогда не ошибались, вокзальные носильщики. Тяжёлая, престижная и денежная работа. Курсу к третьему я всех их знал по именам. Мой будущий институтский друг станет одним из них. Но об этом позже.

У такой щедрой оплаты — а по прейскуранту я должен был заплатить носильщику за три места девяносто копеек — был ещё один плюс. Помимо того, что я чувствовал себя белым человеком на плантации, мне полагался бонус в виде такси без очереди, это я уже опробовал. Тоже за трёшку, из которой те же два рубля давались сверх счётчика, но это уже попахивало персональной машиной с водителем.

Итак, вещи в багажнике, я на переднем сиденье с сигаретой, мчимся по летней Москве. Мысли скачут. В поезде я не сомкнул глаз, проведя всю ночь в мечтах. Но спать почему-то не хотелось. То ли город на меня так действовал, то ли оттопыривающиеся трусы..

Трусы… Из изрядно похудевшего семейного бюджета, который трясло от предмосковской лихорадки последний год, родители мне выделили сто рублей. Пятьдесят на обустройство и пятьдесят месячных за сентябрь. Я пытался отказаться, говорил, что у меня есть свои—без толку. Папа и слышать не хотел: «Так, взял и заткнулся». И я взял. Мама для безопасной перевозки соорудила внутренний карман в семейных трусах, застёгивающийся на пуговицу. По моей просьбе он был сделан с большим запасом. И теперь в нём упокоились четыре родительские двадцатипятирублёвки, или четвертака, или уголка[1]. Но им там было не одиноко — двенадцать новеньких, хрустящих типографской краской соток грели мой живот. Это был финансовый итог всей моей жизни, превышение доходов над расходами за первые девятнадцать лет. Для этого я безжалостной рукой ликвидировал всё, что у меня было, — одежду, часы, магнитофонные записи. Собрал все долги. Я понимал, что с продвинутыми киевскими кишками в Москве я буду выглядеть продвинутым киевским лохом. И оказался прав. Поэтому — только деньги! И только новые! Всего получилось тысяча двести рублей. Сумма, по тем временам, огромная.

Кстати, трусы эти мне служили верой и правдой до окончания института. Ну, не столько верой, — в определённых местах они изрядно протёрлись и появляться в них без брюк было уже неприлично, — сколько правдой. Мамин карман даже при торжественной кремации этих трусов выглядел так, что о нём можно было сказать: «Ему бы ещё жить и жить…» К сожалению, огромный пробег по общежитейскому бездорожью и большой денежный оборот трагически прервали жизнь кармана в начале перестройки.

Но я отвлёкся. Почувствовавший моё состояние таксист с разговорами не лез, домчал быстро и с шиком тормознул у общаги номер три в Октябрьском переулке, в пяти минутах ходьбы от института. Да, это было явно не то, что я ожидал после визита к Лёве и Лёне. Там было огромное девятиэтажное здание, моему же взору открылась небольшая старая пятиэтажка. С одним мужским и одним женским туалетами на этаже и единственным душем в подвале, который в понедельник-среду-пятница был мужским, а во вторник-четверг-субботу — женским. По воскресеньям душ отдыхал. Это означало, что с пятницы по понедельник мыться негде. Или в рукомойнике в туалете. А я так не привык, мне подавай мыться каждый день. Приходилось греть воду в чайнике и уже в комнате поливать себя в тазике.

В связи с таким графиком работы душа в общежитии были выгодные и не очень дни для секса (кто скажет, что в СССР его не было, пусть первый бросит в меня камень!). Останавливало ли это нас? Не очень. Просто девушки, крутившие носом в понедельник, становились лёгкой добычей во вторник. Известная фраза, что лучше полчаса подождать, чем два часа уговаривать, заиграла в нашей студенческой жизни новыми красками. Но до душа, особенно до того, который после секса, мне предстояло ещё совершить огромный набор действий.